А.А. Мановцев

В недавнее время то вдруг на шоссе, то на улицах (не центральных) городов стали встречаться большие щиты, как встречаются рекламные, но с иным содержанием; на них написано: «Прости нас, Государь...», надпись сопровождается портретом Николая II или каким-нибудь другим подходящим изображением. Поначалу мне показалось в этом продолжение той экзальтации, что характерна для «тайнинского» (или, как еще называют его, «диомидовского») «Царского чина покаяния», регулярно совершавшегося в селе Тайнинском под Москвой без благословения священноначалия нашей Церкви. А потом подумалось, что все зависит от происходящего в сердце человека, встретившего подобный щит. Он служит напоминанием – вполне актуальным!

Всякая фальшь – будь то экзальтация, или пафос, или «зачисление в ряды» без спросу у зачисляемого – недостойна памяти Царственных Мучеников. То же с требованием (!?) покаяния. Ни к любви, ни к покаянию сердце принудить невозможно. А напомнить – нормально. Ты раздражаешься на это напоминание? Не забудь подумать об этом в завершение дня, пусть «солнце не зайдет в раздражении твоем». Может, если утишить чувства, мысль о покаянии перед Царем Николаем II предстанет перед тобой иначе?
Иногда в разговоре на данную тему прямо восклицают «А в чем мне каяться? Я не убивал Царской Семьи!». Как ни покажется это странным, но с таким утверждением можно поспорить. Прежде всего, справедливость его - тривиальна, отчего и смысл заключается не столько в сказанном, сколько в том, чтобы отстранить себя от темы цареубийства: злодеяние не имеет мол ко мне отношения. Но есть и другой взгляд: ко всем имеет! Мы все причастны к нему, ибо все несем в себе унаследованный грех безразличия к Царской Семье. Не думать о них – это было нормально для наших предков, разделять пренебрежительное к ним (к Царской Чете) отношение – это подкреплялось всей антимонархической и антицерковной культурой предыдущих десятилетий. И здесь стоит иметь в виду один факт, который не является общеизвестным, и который можно считать не таким уж важным: поздней весной и в начале лета 1918 года большевики не менее двух раз распускали слух о расстреле Царя. Распускали, напечатав сообщение о расстреле бывшего Императора в какой-нибудь провинциальной газете, а потом – опровергали. Зачем они это делали? Очень просто: чтоб увидеть реакцию со стороны народа. Реакция была нулевая, значит, Царскую Семью можно было спокойно расстреливать. Чуть позже в 1922-1923 гг., пусть и под давлением международной общественности, но, конечно, и опасаясь народного гнева, не расстреляли же патриарха Тихона, тут реакция была бы вовсе не нулевой.

Вот и выходит, что убийство Царской Семьи было совершено с молчаливого народного согласия. А мы – потомки тех безразличных.

Ужасает отрывок из воспоминаний Марины Цветаевой о том, как было принято москвичами известие о расстреле Царя: «Стоим, ждем трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик: «Расстрел Николая Романова! Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!» Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая, и тоже (то же!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы кто! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отводят глаз — куда? Да так, в пустоту». Это наши, не столь уж давние, предки. Они не убивали Царской Семьи, но «убили ум» в себе, если воспользоваться выражением из Великого Покаянного Канона Андрей Критского, отвернулись от Царской Семьи и ожесточили, неприметным образом, сердце. От них окаменение сердечное вошло в культуру и передалось их детям, и так дальше, от поколения к поколению. И если не осознать в себе этого как личной своей, духовного плана, проблемы, грех народа останется нераскаянным.
Сколько нужно раскаявшихся, преодолевших свое равнодушие, чтобы указанный грех был Богом снят с народной совести? Богу ведомо, а пока очевидно, что не снят. Сколько нужно было отошедших от веры и возмечтавших без Бога построить новое, справедливое общество, чтобы Бог попустил России пройти через тяжкие испытания ХХ века? Увы, таковых было очень много уже в 1903 году. Уже по тому, сколь полярно различным было отношение к торжествам прославления Серафима Саровского, можно ясно представить: наш дом «разделился сам в себе» даже до революции 1905 года, даже до 9 января... Готовилась почва не только для общего отхода от веры, но и общего отречения от Царя. В этом подспудном сердечном отречении готовилось и последующее окаменение. И разве не это привело страну к катастрофе?

Нет, говорят, но страну до катастрофы довел Царь Николай II.
Это положение может быть оспорено, например, цитатой из воспоминаний отца Георгия Шавельского, протопресвитера армии и флота в 1911-1917 гг. Отец Георгий так оценивает развитие России в начале ХХ века: « Кому Россия была обязана таким быстрым, все прогрессирующим расцветом? На этот вопрос затрудняюсь ответить. Думаю, что блестящие министры последнего царствования - Столыпин, Витте <…> и другие - своими настойчивыми и талантливыми мероприятиями способствовали всероссийскому прогрессу. Но было бы большой несправедливостью не отдать должное и личности императора Николая Второго, всегда и всей душой откликавшегося на клонившиеся к народному благу разные реформы, если только эти реформы предлагались соответствующими министрами или иными начальниками. Всякий начальник мог быть совершенно уверен в поддержке императора, если только он сумеет представить ему необходимость и полезность нового начинания. Государь неподдельно и безгранично любил Родину, не страшился новизны и очень ценил смелые порывы вперед своих сотрудников. Это были драгоценные его, как правителя, качества, которым, к великому несчастью, не суждено было проявиться до конца и во всей силе». Мнение о. Георгия Шавельского тем ценнее, что он принадлежал к кругу великого княза Николая Николаевича и политически был настроен совсем не в пользу Царя.

Нельзя не вспомнить и исторических размышлений святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, который сказал в одной из проповедей: «Государь был умерщвлен на глазах всего народа, не сделавшего даже попытки его спасти. Это тем более страшно и непонятно, что Государь Николай Александрович воплотил в себе лучшие черты Царей, которых знал, любил и почитал русский народ. Царь-Мученик более всего походил на Царя Алексея Михайловича, но превосходил его своей непоколебимой кротостью. <…> Россия знала Александра III Миротворца, но Царь Николай II не ограничивался только попечением о мире в свои дни, но сделал крупный шаг к тому, чтобы все народы Европы и всего мира жили миролюбиво и разрешали свои недоразумения мирным путем. С этой целью, по бескорыстному и благородному личному почину его, была создана Гаагская конференция. <…> Россия знала великого преобразователя Петра I, но если припомнить все преобразования Николая II, то мы не знаем, кому отдать предпочтение, причем последние преобразования были проведены более внимательно, обдуманно и без резкости». На этом дерзновенном сопоставлении владыки Иоанна мы закончим цитировать его размышление, чтобы вернуться к теме нашей статьи.

Дело в том, что положение «довел страну до катастрофы» следует рассматривать как часть следующего, весьма распространенного среди образованных православных, рассуждения: «Да, конечно, Царская Семья – страстотерпцы, и Церковь правильно сделала, что их канонизировала. Но особенно мудро сделала Церковь, что прославила Царя и Царицу только как страстотерпцев, а вот если взглянуть на их царствование...» - далее (по обеспечении карт-бланша) следует едкая критика правления Николая II, настолько едкая, что является попросту хулой, удивительно схожей с тем, как хулили Царя и Царицу и десятилетия, и сто лет назад. Из одного источника не может истекать горькая и сладкая вода, а из человека запросто может истекать и «отдание должного», и хула. Как-то, в споре, бросили мне, например: «Да ведь он реформы-то как проводил? Начинал и бросал!» - «Приведи пример хотя бы одной такой реформы» - «Ну я не знаю!». Говоришь затем: «Вот, смотри. Денежная реформа, реформа образования, земельная реформа. Какая из них была брошена?». В ответ – молчание, отнюдь не означающее согласия.
Тут нельзя не вспомнить формулировку отца Максима Козлова «Покаяние в цареубийстве состоит в отсечении лжи». Справедливо думать о нашем последнем Царе, как о человеке ошибавшемся, и правомерно исследовать, в чем он ошибался. Но несправедливо, ложно думать о нем, как о человеке безвольном или безответственном. Нет возможности обрисовать в короткой статье личностный облик нашего Государя – из многих хороших книг о нем упомянем исторические исследования А.Н. Боханова, П.В. Мультатули и С.А. Ольденбурга, воспоминания тех, кто близко знал Государя и любил его: П. Жильяра, А.А. Вырубовой. Осмелюсь также предложить свое размышление «Идеал монарха в произведениях А.С. Пушкина и отрекшийся Царь Николай II».

Нужно книги читать, а не пользоваться расхожими мнениями, застарелыми клише. Да, тут нужно потрудиться, тут не обойтись без преодоления – этих самых клише («безвольный человек», «хороший семьянин, но бездарный правитель» и пр.).

Есть что-то иррациональное в искреннем желании хулы на Царя. Подозреваю, что бесовский заряд клеветы в начале ХХ века был слишком силен, что отрава его была слишком цепкой, чтобы можно было победить ее – указанием на хорошие книги. Их просто не захотят читать, а удовлетворятся тем, что «всем известно». Всем же известно, что хороший был семьянин? И остается добавить: и только! «Хороший семьянин был и только ». Царскую Чету сначала не любят, а потом уже – думают о ней. О каких-то вещах не хотят узнавать, а о каких-то - не задумываются.
Не задумываются о том, что скорбный путь Царской Семьи в заточении есть продолжение их пути до ареста, продолжение их крестоношения. «В чем застану, в том и сужу» - сказал Господь. Он застал их (в марте 1917 г.) несшими крест и дал силы донести его до Голгофы.
Царицу не любят (я говорю о православных; это не всегда встречается, но часто) и думать о ней, узнавать о ней – не хотят. Гораздо легче «искренне чувствовать» в ней «истеричку» и «экзальтированную особу». Но таковая не могла бы воспитать таких хороших детей. А это же она их воспитала! Таковая не могла бы ухаживать за ранеными, а она часами ухаживала! Повторяют (православные повторяют) то, что Царица «погубила Россию», и не удосужатся узнать, как она любила Россию, и что она писала из заточения о своей любви и своем страдании за Россию. Приведем отрывок из ее письма подруге (Юлии Ден), написанного в Тобольске 2/15 марта 1918 г., т.е. ровно через год после отречения Государя: «Господь допустил – значит, так и надо, чтобы поняли и глаза открыли на обман и ложь. <…> вообще все больно, все чувства затоптаны ногами – так и полезно – душа должна расти и возвыситься над всем другим; ранено то, что в нас есть самого дорогого и нежного – разве не так? Вот мы и должны понять, что Бог выше всего и что Он хочет через наши страдания приблизить нас к Себе. Любите Его больше и крепче, чем всех и вся. Но моя Родина – Боже мой, как я люблю ее всем моим существом, и ее страдания причиняют мне настоящую физическую боль. <…> народ бессилен, но с помощью Божией все возможно, и Он покажет Свою силу, мудрость и всепрощение и любовь – только надо верить, ждать и молиться».

О Великой войне (германской) не думают и не удосужатся узнать, по каким причинам Государь возглавил армию в 1915 г.? Не хотят и не станут читать о том, что Царь внес здоровую и спокойную атмосферу в работу Ставки, и что, благодаря его попечению, армия возобновила боеспособность и к весне 1917 года была готова к победоносному наступлению.
За отречение от престола порой упрекают Царя прямо как за предательство. Но чаще думают об этом, так скажем, «в терминах Солженицына»: революцию Царь «проворонил» и слабовольно отрекся в пользу ничтожных людишек. Не задумаются над тем, в какую ситуацию поставлен был Государь, подло загнанный в Псков к предателю Рузскому. Или отречение, или гражданская война во время Великой войны. Государь не упускал ситуации в столице. Он знал и о заговорах, и об активности революционеров среди рабочих, но принятие внутренних мер откладывал до победы. Государь не предвидел предательства в армии – упрекнуть ли его за то, что такого попрания воинской чести, какое имело место в марте 1917 г., он просто не мог представить? Мог ли Цезарь представить предательство Брута? Мы не знаем всех трудностей Государя в те дни и часы, и мы можем только догадываться о степени подлости военных-заговорщиков. Впрочем, в связи с отречением теперь известно многое, чего не было известно ранее. К примеру, имеющийся манифест отречения – подложный, и подпись Царя – поддельная. В кратком, но и вполне обстоятельном изложении об этом можно прочитать у историка Андрея Разумова. Но о трудностях Государя и о предательстве генералов обычно не думают, разъяснить для себя картину тех дней, несмотря на обилие серьезных исследований, не пытаются – гораздо легче держаться привычной пренебрежительности в отношении к Царю.

Не задумаются над тем, что все трудные моменты последнего царствования – хоть их не так уж и мало, и они, действительно, трудны – вполне обозримы и вполне поддаются изучению. Было бы желание – в этом только и дело.
Итак, если выразиться резко, нам нужно покаяться, не больше, не меньше, в обскурантизме и мракобесии по отношению к Царской Семье. Мы чураемся знаний о ней и держимся темных представлений.

День памяти Царственных Мучеников есть также день церковной памяти св. Андрея Критского, автора Покаянного Канона. Об этом не раз упоминали православные проповедники, приведем здесь отрывок еще из одной проповеди свт. Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского: «Страшная оставленность Царя... Но не он оставляет Россию, Россия оставляет его, любящего Россию больше своей жизни. Видя это и в надежде, что его самоумаление успокоит и смирит разбушевавшиеся страсти народные, Государь отрекается от Престола. Но страсть никогда не успокаивается, достигнув желанного, - он разгорается еще больше. Наступило ликование тех, кто хотел низвержения Государя. Остальные молчали. Последовал арест Государя и дальнейшие события были неизбежны. Если оставить человека в клетке со зверьми, то рано или поздно они его растерзают. Государь был убит, и Россия молчала. Не раздалось ни возмущения, ни протеста, когда совершалось это страшное злодеяние, и это молчание есть великий грех русского народа, совершенный в день св. Андрея Критского, творца Великого покаянного канона, читаемого Великим постом...».
Небольшое, но важное уточнение к словам свт. Иоанна. Церковь не молчала. В день празднования Казанской иконы Божией Матери, 21 июля 1918 г., в Казанском соборе, в двух шагах от Кремля, святитель Тихон произнес бесстрашную проповедь, в которой назвал злодеяние злодеянием.

Прославив Царственных Страстотерпцев, Церковь не понуждает своих чад к обязательному их почитанию. Оно живет и «вскисает» как живое действие Духа Божьего. Это в особенности заметно по умножению участников крестного ходя от Храма-на-Крови в Екатеринбурге до Ганиной Ямы на Царский День: в позапрошлом году 20 тыс., в прошлом – 40 тыс. Стоит побывать в Екатеринбурге, стоит постоять в нижнем храме Храма-на-Крови, у «расстрельной комнаты», чтобы увидеть – просто по тому, как люди подходят к этому месту – Россия кается.

Есть, однако, еще один важный момент – молитва. Для того, чтобы все встало на свои места, нужно решиться молиться Царской Семье. О чем? Например, о своей семье. Пренебрежение молитвой к Царственным Страстотерпцам также есть предмет покаяния перед Царской Семьей. Без молитвы к ним невозможно понять, что они предстоят за нас перед Богом. Они – самые родные для нас наши предстатели. Родные по очень простой причине: о них так много известно, и так много известно изнутри, как бывает только о родных. И в этой возможности для нас знакомиться с ними также заключается их жертвенный подвиг. Было бы только желание знакомиться.